Шопен в поэзии

Белла Ахмадулина
МАЗУРКА ШОПЕНА

Какая участь нас постигла,
как повезло нам в этот час,
когда бегущая пластинка
одна лишь разделяла нас!

Сначала тоненько шипела,
как уж, изъятый из камней,
но очертания Шопена
приобретала всё слышней.

И забирала круче, круче,
и обещала: быть беде,
и расходились эти круги,
как будто круги по воде.

И тоненькая, как мензурка
внутри с водицей голубой,
стояла девочка-мазурка,
покачивая головой.

Как эта, с бедными плечами,
по-польски личиком бела,
разведала мои печали
и на себя их приняла?

Она протягивала руки
и исчезала вдалеке,
сосредоточив эти звуки
в иглой исчерченном кружке.

1958

Марсель Пруст
Шопен
(перевод Нат.Корди)

Шопен, ты словно море выплаканных слёз,
Круженье, виражи и игры над волной
Воздушных бабочек, стремительных стрекоз.
Мечтай, люби, чаруй, баюкай, успокой.

Мятежный страстный звук внезапно оборвёт
Поток страданий – твой немыслимый каприз,
Так бабочка легко исполнит перелёт
С фиалки скромной на причудливый нарцисс,
Но пламенный восторг всё ж полон горьких нот.

Вода озёрная и бледный лунный свет
Твой благородный лик оправили в печаль,
Но на рассвете вновь ты призываешь даль,
И солнце разольётся радостно в ответ.

Оно сквозь слёзы улыбается как прежде,
Даруя светлый луч утраченной Надежде!

1896/2007

По легенде, это стихотворение было написано на стене психбольницы ее пациентом.


"Когда луна осеребряет
Пролитый в ночь Шопена звук,
Твоя улыбка воскресает
В лучах луны и пенный круг
Упавшей на пол влаги лунной,
Лишь отблеск светлых твоих слез,
Которые мне в чаше струнной
Шопен, пьянив меня поднес.
За чистой гранью клавиш белых
Таится мир моей мечты.
Но, если грань пробить умело,
Ко мне слетаешь с клавиш ты.
Светлей весны, вовек нетленна,
Лучом луны мне грудь обвив,
Любовью рождена Шопена,
Для призрачной моей любви."

Борис Пастернак

Во всем мне хочется дойти
До самой сути.
В работе, в поисках пути,
В сердечной смуте.

До сущности протекших дней,
До их причины,
До оснований, до корней,
До сердцевины.

Всё время схватывая нить
Судеб, событий,
Жить, думать, чувствовать, любить,
Свершать открытья.

О, если бы я только мог
Хотя отчасти,
Я написал бы восемь строк
О свойствах страсти.

О беззаконьях, о грехах,
Бегах, погонях,
Нечаянностях впопыхах,
Локтях, ладонях.

Я вывел бы ее закон,
Ее начало,
И повторял ее имен
Инициалы.

Я б разбивал стихи, как сад.
Всей дрожью жилок
Цвели бы липы в них подряд,
Гуськом, в затылок.

В стихи б я внес дыханье роз,
Дыханье мяты,
Луга, осоку, сенокос,
Грозы раскаты.

Так некогда Шопен вложил
Живое чудо
Фольварков, парков, рощ, могил
В свои этюды.

Достигнутого торжества
Игра и мука -
Натянутая тетива
Тугого лука.

Рильський Максим
ШОПЕН

Шопена вальс... Ну хто не грав його
І хто не слухав? На чиїх устах
Не виникала усмішка примхлива,
В чиїх очах не заблищала іскра
Напівкохання чи напівжурби
Від звуків тих кокетно-своєвільних,
Сумних, як вечір золотого дня,
Жагучих, як нескінчеиий цілунок?

Шопена вальс, пробреньканий невміло
На піаніно, що, мовляв поет,
У неладі "достигло идеала",
О! даль яку він срібну відслонив
Мені в цей час вечірньої утоми,
Коли шукає злагідніле серце
Ласкавих ліній і негострих фарб,
А десь ховає і жагу, і пристрасть,
І мрію, й силу, як земля ховає
Непереборні парості трави...

В сніги, у сиву сніжну невідомість,
Мережані, оздобні линуть сани,
І в них, як сонце, блиснув із-під вій
Лукавий чи журливий - хто вгадає? -
Гарячий чи холодний-хто, збагне ?-
Останній, може, може, перший усміх.
Це щастя! Щастя! Руки простягаю
Б'є сніг із-під холодних копитів,
Метнулось гайвороння край дороги

I простяглась пустиня навкруги.
Сідлать коня! Гей, у погоню швидше І
Це щастя! Щастя! - Я приліг до гриви,
Я втис у теплі боки остроги -
І знову бачу .те лице, що ледве
Із хутра виглядає... Що мені?
Невже то сльози на її очах?
То сльози радості - хто теє скаже?
То сльози смутку-хто те розгада?

А вечір палить вікна незнайомі,
А синя хмара жаром пройнялася,
А синій ліс просвічує огнем,
А вітер віти клонить і співає
Мені в ушах... Це щастя! Це любов!
Це безнадія ! Пане Фредеріку,

Я знаю, що ні вітру, ні саней,
Ані коня немає в вашім вальсі,
Що все це - тільки вигадка моя
Проте... Нехай вам Польща , чи Жорж Занд
Коханки дві, однаково жорстокі! -
Навіяли той ніжний вихор звуків,-
Ну й що ж по тому? А сьогодні я
Люблю свій сон і вас люблю за нього,
Примхливий худорлявий музиканте...

1934 p.

Проза поэта))) Статья Б. Пастернака "Шопен"

1.

Легко быть реалистом в живописи, искусстве, зрительно обращенном к внешнему миру. Но что значит реализм в музыке? Нигде условность и уклончивость не прощаются так, как в ней, ни одна область творчества не овеяна так духом романтизма, этого всегда удающегося, потому что ничем не Проверяемого, начала произвольности. И, однако, и тут все зиждется на исключениях. Их множество, и они составляют историю музыки. Есть, однако, еще исключения из исключений. Их два - Бах и Шопен.

Эти главные столпы и создатели инструментальной музыки не кажутся нам героями вымысла, фантастическими фигурами. Это - олицетворенные достоверности в своем собственном платье. Их музыка изобилует подробностями и производит впечатление летописи их жизни. Действительность больше, чем у кого-либо другого, проступает у них наружу сквозь звук.

Говоря о реализме в музыке, мы вовсе не имеем в виду иллюстративного начала музыки, оперной или программной. Речь совсем об ином.

Везде, в любом искусстве, реализм представляет, по-видимому, не отдельное направление, но составляет особый градус искусства, высшую ступень авторской точности. Реализм есть, вероятно, та решающая мера творческой детализации, которой от художника не требуют ни общие правила эстетики, ни современные ему слушатели и зрители. Именно здесь останавливается всегда искусство романтизма и этим удовлетворяется. Как мало нужно для его процветания! В его распоряжении ходульный пафос, ложная глубина и наигранная умильность,- все формы искусственности к его услугам.

Совсем в ином положении художник реалист. Его деятельность - крест и предопределение. Ни тени вольничания, никакой блажи. Ему ли играть и развлекаться, когда его будущность сама играет им, когда он ее игрушка!

И прежде всего. Что делает художника реалистом, что его создает? Ранняя впечатлительность в детстве,- думается нам,- и своевременная добросовестность в зрелости. Именно эти две силы сажают его за работу, романтическому художнику неведомую и для него необязательную. Его собственные воспоминания гонят его в область технических открытий, необходимых для их воспроизведения. Художественный реализм, как нам кажется, есть глубина биографического отпечатка, ставшего главной движущей силой художника и толкающего его на новаторство и оригинальность.

Шопен реалист в том же самом смысле, как Лев Толстой. Его творчество насквозь оригинально не из несходства с соперниками, а из сходства с натурою, с которой он писал. Оно всегда биографично не из эгоцентризма, а потому, что, подобно остальным великим реалистам, Шопен смотрел на свою жизнь как на орудие познания всякой жизни на свете и вел именно этот расточительно-личный и нерасчетливо-одинокий род существования.

2.

Главным средством выражения, языком, которым у Шопена изложено все, что он хотел сказать, была его мелодия, наиболее неподдельная и могущественная из всех, какие мы знаем. Это не короткий, куплетно возвращающийся мелодический мотив, не повторение оперной арии, без конца выделывающей голосом одно и то же, это поступательно развивающаяся мысль, подобная ходу приковывающей повести или содержанию исторически важного сообщения. Она могущественна не только в смысле своего действия на нас. Могущественна она и в том смысле, что черты ее деспотизма испытал Шопен на себе самом, следуя в ее гармонизации и отделке за всеми тонкостями и изворотами этого требовательного и покоряющего образования.

Например, тема третьего, E-dur-ного этюда доставила бы автору славу лучших песенных собраний Шумана и при более общих и умеренных разрешениях. Но нет! Для Шопена эта мелодия была представительницей действительности, за ней стоял какой-то реальный образ или случай (однажды, когда его любимый ученик играл эту вещь, Шопен поднял вверху сжатые руки с восклицанием: "О, моя родина!"), и вот, умножая до изнеможения проходящие и модуляции, приходилось до последнего полутона перебирать секунды и терции среднего голоса, чтобы остаться верным всем журчаньям и переливам этой подмывающей темы, этого прообраза, чтобы не уклониться от правды.

Или в gis-moll-ном, восемнадцатом этюде в терцию с зимней дорогой (это содержание чаще приписывают С-dur-ному этюду, седьмому) настроение, подобное элегизму Шуберта, могло быть достигнуто с меньшими затратами. Но нет! Выраженью подлежало не только нырянье по ухабам саней, но стрелу пути все время перечеркивали вкось плывущие белые хлопья, а под другим углом пересекал свинцовый черный горизонт, и этот кропотливый узор разлуки мог передать только такой, хроматически мелькающий с пропаданьями, омертвело звенящий, замирающий минор.

Или в баркароле впечатление, сходное с "Песнью венецианского гондольера" Мендельсона, можно было получить более скромными средствами, и тогда именно это была бы та поэтическая приблизительность, которую обычно связываешь с такими заглавиями. Но нет! Маслянисто круглились и разбегались огни набережной в черной выгибающейся воде, сталкивались волны, люди, речи и лодки, и для того, чтобы это запечатлеть, сама баркарола вся, как есть, со всеми твоими арпеджиями, трелями и форшлагами, должна была, как цельный бассейн, ходить вверх и вниз, и взлетать, и шлепаться на своем органном пункте, глухо оглашаемая мажорно минорными содроганиями своей гармонической стихии.

Всегда перед глазами души (а это и есть слух) какая-то модель, к которой надо приблизиться, вслушиваясь, совершенствуясь и отбирая. Оттого такой стук капель в Des-dur-ной прелюдии, оттого наскакивает кавалерийский эскадрон эстрады на слушателя в As-dur-ном полонезе, оттого низвергаются водопады на горную дорогу в последней части h-moll-ной сонаты, оттого нечаянно распахивается окно в усадьбе во время ночной бури в середине тихого и безмятежного F-dur-ного ноктюрна.

3.

Шопен ездил, концертировал, полжизни прожил в Париже. Его многие знали. О нем есть свидетельства таких выдающихся людей, как Генрих Гейне, Шуман, Жорж Санд, Делакруа, Лист и Берлиоз. В этих отзывах много ценного, но еще больше разговоров об ундинах, эоловых арфах и влюбленных пери, которые должны дать нам представление о сочинениях Шопена, манере его игры, его облике и характере. До чего превратно и несообразно выражает подчас свои восторги человечество! Всего меньше русалок и саламандр было в этом человеке, и, наоборот, сплошным роем романтических мотыльков и эльфов кишели вокруг него великосветские гостиные, когда, поднимаясь из-за рояля, он проходил через их расступающийся строй, феноменально определенный, гениальный, сдержанно-насмешливый и до смерти утомленный писанием по ночам и дневными занятиями с учениками. Говорят, что часто после таких вечеров, чтобы вывести общество из оцепенения, в которое его погружали эти импровизации, Шопен незаметно прокрадывался в переднюю к какому-нибудь зеркалу, приводил в беспорядок галстук и волосы и, вернувшись в гостиную с измененной внешностью, начинал изображать смешные номера с текстом своего сочинения - знатного английского путешественника, восторженную парижанку, бедного старика еврея. Очевидно, большой трагический дар немыслим без чувства объективности, а чувство объективности не обходится без мимической жилки.

Замечательно, что куда ни уводит нас Шопен и что нам ни показывает, мы всегда отдаемся его вымыслам без насилия над чувством уместности, без умственной неловкости. Все его бури и драмы близко касаются нас, они могут случиться в век железных дорог и телеграфа. Даже когда в фантазии, части полонезов и в балладах выступает мир легендарный, сюжетно отчасти связанный с Мицкевичем и Словацким, то и тут нити какого-то правдоподобия протягиваются от него к современному человеку. Это рыцарские преданья в обработке Мишле или Пушкина, а не косматая голоногая сказка в рогатом шлеме. Особенно велика печать этой серьезности на самом шопеновском в Шопене - на его этюдах.

Этюды Шопена, названные техническими руководствами, скорее изучения, чем учебники. Это музыкально изложенные исследования по теории детства и отдельные главы фортепианного введения к смерти (поразительно, что половину из них писал человек двадцати лет), и они скорее обучают истории, строению вселенной и еще чему бы то ни было более далекому и общему, чем игре на рояле. Значение Шопена шире музыки. Его деятельность кажется нам ее вторичным открытием.

1945

У меня Пастернак - один из самых-самых любимых поэтов. Так что еще несколько его высказываний, близких к теме)

БАЛЛАДА

Бывает, курьером на борзом
Расскачется сердце, и точно
Отрывистость азбуки морзе,
Черты твои в зеркале срочны.

Поэт или просто глашатай,
Герольд или просто поэт,
В груди твоей - топот лошадный
И сжатость огней и ночных эстафет.

Кому сегодня шутится?
Кому кого жалеть?
С платка текла распутица,
И к ливню липла плеть.

Был ветер заперт наглухо
И штемпеля влеплял,
Как оплеухи наглости,
Шалея, конь в поля.

Бряцал мундштук закушенный,
Врывалась в ночь лука,
Конь оглушал заушиной
Раскаты большака.

Не видно ни зги, но затем в отдаленьи
Движенье: лакей со свечой в колпаке.
Мельчая, коптят тополя, и аллея
Уходит за пчельник, истлев вдалеке.

Салфетки белей алебастр балюстрады.
Похоже, огромный, как тень, брадобрей
Мокает в пруды дерева и ограды
И звякает бритвой об рант галерей.

Bпустите, мне надо видеть графа.
Bы спросите, кто я? Здесь жил органист.
Он лег в мою жизнь пятеричной оправой
Ключей и регистров. Он уши зарниц
Крюками прибил к проводам телеграфа.
Bы спросите, кто я? На розыск Кайяфы
Отвечу: путь мой был тернист.

Летами тишь гробовая
Стояла, и поле отхлебывало
Из черных котлов, забываясь,
Лапшу светоносного облака.

А зимы другую основу
Сновали, и вот в этом крошеве
Я - черная точка дурного
В валящихся хлопьях хорошего.

Я - пар отстучавшего града, прохладой
В исходную высь воспаряющий. Я -
Плодовая падаль, отдавшая саду
Все счеты по службе, всю сладость и яды,
Чтоб, музыкой хлынув с дуги бытия,
В приемную ринуться к вам без доклада.
Я - мяч полногласья и яблоко лада.
Bы знаете, кто мне закон и судья.

Bпустите, мне надо видеть графа.
О нем есть баллады. Он предупрежден.
Я помню, как плакала мать, играв их,
Как вздрагивал дом, обливаясь дождем.

Позднее узнал я о мертвом Шопене.
Но и до того, уже лет в шесть,
Открылась мне сила такого сцепленья,
Что можно подняться и землю унесть.

Куда б утекли фонари околотка
С пролетками и мостовыми, когда б
Их марево не было, как на колодку,
Набито на гул колокольных октав?

Опять Шопен не ищет выгод,
Но, окрыляясь на лету,
Один прокладывает выход
Из вероятья в правоту.

Задворки с выломанным лазом,
Хибарки с паклей по бортам.
Два клена в ряд, за третьим, разом —
Соседней Рейтарской квартал.

Весь день внимают клены детям,
Когда ж мы ночью лампу жжем
И листья, как салфетки, метим,
Крошатся огненным дождем.

Тогда, насквозь проколобродив
Штыками белых пирамид,
В шатрах каштановых напротив
Из окон музыка гремит.

Гремит Шопен, из окон грянув,
А снизу, под его эффект
Прямя подсвечники каштанов,
На звезды смотрит прошлый век.

Как бьют тогда в его сонате,
Качая маятник громад,
Часы разъездов и занятий,
И снов без смерти и фермат!

Итак, опять из-под акаций
Под экипажи парижан?
Опять бежать и спотыкаться,
Как жизни тряский дилижанс?

Опять трубить, и гнать, и звякать,
И, мякоть в кровь поря, — опять
Рождать рыданье, но не плакать,
Не умирать, не умирать?

Опять в сырую ночь в мальпосте
Проездом в гости из гостей
Подслушать пенье на погосте
Колес, и листьев, и костей.

В конце ж, как женщина, отпрянув
И чудом сдерживая прыть
Впотьмах приставших горлопанов,
Распятьем фортепьян застыть?

А век спустя, в самозащите
Задев за белые цветы,
Разбить о плиты общежитий
Плиту крылатой правоты.

Опять? И, посвятив соцветьям
Рояля гулкий ритуал,
Всем девятнадцатым столетьем
Упасть на старый тротуар.

У Пастернака, кажется, еще что-то в очерке "Люди и положения" о Шопене было... Если не путаю ничего, разумеется... Только никак не могу в сети его найти...

Трояновский Игорь Дмитриевич

Я СЛУШАЮ ШОПЕНА.

Старинный хлам. Знакомые до боли
Коньки-снегурки, таза медный звон -
Я лезу в пыль домашней антресоли -
Гора винила, старый патефон...

Но я ищу средь обветшалой стари
Раздолбанную деку и смычок,
Внутри - клеймо - поддельный "страдивари",
Бесценный, раритетный старичок.

Взяв на руки, подняв его из тлена,
Я чувствую, он трепетно ожИл,
И, чу... Ноктюрн! Я слушаю Шопена
В дрожании нестройном бычьих жил...

Стремянкой лет - сквозь годы, как сквозь стены -
Кровь первой драки, первой страсти пыл,
И первая потеря... и измена...
Шопена я не знал. Но я им был.

А он был мной, в футляре старой скрипки,
Заброшенный с хламьём на антресоль.
Я рвал бока о пробы и ошибки,
А он всё ждал, ютя под декой моль.

Лишь иногда нечаянным сюрпризом
Он из эфирных проникал глубин
В пестрящий чёрно-белый телевизор,
И смех, и грех - "в Москве - минус один"...

Он надрывался музыкой в турбинах
Когда судьбою проклятый "тюльпан",
Рыдая, плыл домой, таясь в вершинах,
Ни жив, ни мёртв, под грузом рваных ран.

На шеях пацанов вздувались вены
И головы задрав, что было сил,
Они внимали аэроШопену,
И в каждом сердце он незримо жил.

Божественный, как истинный Мессия,
Он вхож был в гороскопе в каждый "дом",
Распахивая дверь любой стихии
Своим, скрипичным, мастером-ключом.

Жизнь - не игра, скромней будь, Мельпомена,
Нас лицедеям, нет, не обмануть
Молчите, пушки! Я...
...я слушаю Шопена!
Я молча постигаю его суть.

Не на концерте, где душой лажая,
Скрипач помпезным лоском огорчит,
Где в ложе VIP, Шопена заглушая,
"Карманный Моцарт" варварски бренчит.

А в переходе! В баре! На бульваре!
Где голоден маэстро, но хмелён,
Раздолбанным, поддельным "страдивари"
Мне душу выворачивает он!

Вот где кипит в душе дерьмо и пена!
Как-будто я опять иду на рать,
Со спазмом в горле - я...
...я слушаю Шопена,
И не могу червонец не подать...

Ирина Залетаева

Слушая Шопена

Вечерний полумрак по комнатам разлился.
И в мягких тапках ночь бродила по коврам.
Божественно легко волшебный звук струился,
Свободу подарив восторженным слезам.

Играл Ноктюрн мой сын на стареньком рояле.
Мелодия любви рождалась и плыла.
И пальцы, как стрижи, по клавишам летали.
И чувственная грусть – как хрупких два крыла.

Звучал ноктюрн светло, негромко и печально,
Нежнейшей пеленой окутав все вокруг.
Царили в звуках тех торжественность и тайна,
Манило колдовство нездешних, тонких рук.

А где-то далеко, совсем в ином пространстве,
Остались суета, страдания и боль…
И по коврам пушистым, будто в дивном танце,
Мы закружились вдруг с кудесницей-судьбой.

И замер грешный мир в безмолвном восхищеньи!
И ангелы с небес спустились, чуть дыша!
И благостного вновь достигнув озаренья,
В нирвану погрузилась грешница-душа...

' ' '
Забилась страстно ночь в томительном оргазме
И в упоеньи сладким соком излилась...
Остановилось время, и холодный разум
Как будто потерял на миг над нами власть.

25 марта 2006 г.

slishu :: Мій Шопен
Неперевершена печаль
В моїй душі романс заграла.
Я механічно щось згадала:
Кімната. Квіти. І рояль.

Ти грав Шопена дивний вальс.
Букетом нот з клавіатури
Ти обіймав мою фігуру.
Співали ноти: «Вам. Про Вас».

Запам’ятала, як тоді
В твоїх очах горіли зорі
Такі природжено-прозорі…
Такі нещадно-молоді

Були з тобою… Припиніть,
Часи ті вже не повернути.
Та я, аби тебе почути,
Готова знову – в двадцять літ,

У ті ж шептання, ті ж вірші,
Ті ж помилки, відверто-щирі,
У ті ж молитви, те ж довір’я,
Що йде від серця, від душі...

Тож, сльози на очах, та хай
Звучить Шопен, як гімн коханню!
Моє нестримане бажання,
Пробач мені… І прощавай!

Анна Ахматова

При музыке
Опять приходит полонез Шопена.
О, Боже мой! - как много вееров,
И глаз потупленных, и нежных ртов,
Но как близка, как шелестит измена.
Тень музыки мелькнула по стене,
Но прозелени лунной не задела.
О, сколько раз вот здесь я холодела
И кто-то страшный мне кивал в окне.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И как ужасен взор безносых статуй,
Но уходи и за меня не ратуй,
И не молись так горько обо мне.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И голос из тринадцатого года
Опять кричит: я здесь, я снова твой...
Мне ни к чему ни слава, ни свобода,
Я слишком знаю... но молчит природа,
И сыростью пахнуло гробовой.

1958. Комарово.

Василий Федоров

РУКИ ШОПЕНА

Чуткие руки,
Бывало, взлетят,
Вскинутся с легкостью птичьей,—
Мнится, два кречета рядом парят
Над присмиревшей добычей.

Миг —
И на клавиши,
Точно на луг,
Мчится за кречетом кречет...
Миг —
И стремительно пойманный звук
Плачет в тоске
И трепещет...

Так ему жить
И терзаться в веках.
Это в мучениях плена
Сетует горько
В его же руках
Скорбное сердце Шопена.

Александр Дольский

ВРИАЦИИ НА ТЕМУ ШОПЕНА

1
ТРАДИЦИОННО

Томится музыка в неволе,
в решетке струн на чуткой деке.
Представь себе, что некий поляк
все знал о нас. . . И в прошлом веке!
И за тебя он все сказал,
и за меня решил, конечно.
Вот так, полузакрыв глаза,
он волю дал лишь пальцам грешным.
С большого альца до мизинца
расписан самый мелкий звук.
Представь себе — такой вот принцип
анализа сердечных мук.
Пусть это вальс или прелюд —
какая чистая палитра!
С его гармонией и ритмом
отождествляю Божий суд.

2
ХОЛОДНЫЙ ДЖАЗ
(Играет Дейв Брубек)
Шопену нынче нужен пульс,
синкоп каскады, крутизна их,
тарелки, контрабас. . . Ну пусть,
играй, играй, Шопен не знает.
А в торопливости культур
и в ритмах новых поколений
смешон наив фиоритур
и первозданность кантилены.
И классик превращен в пунктир. . .
Так дождь стучит по старым крышам,
не зная духоты квартир.
Играй, играй, Шопен не слышит!
Так вертит лопасти вода,
размеренно, неторопливо.
Аккордов тонкая слюда
дрожит в ажурных переливах.
И в интегралах амплитуд
рассчитаны любовь и горе.
И мысль, и сердце бьются тут,
искусство с алгеброй не спорят.
Так педантичен каждый звук,
но как свободно пьеса дышит!
Да, радость не познать без мук,
играй, как жаль, Шопен не слышит!

Игорь Северянин

Шопен

Кто в кружева вспененные Шопена,
Благоуханные, не погружал
Своей души? Кто слаже не дрожал,
Когда кипит в отливе лунном пена?

Кто не склонял колени — и колена! —
Пред той, кто выглядит, как идеал,
Чей непостижный облик трепетал
В сетях его приманчивого плена?

То воздуха не самого ли вздох?
Из всех богов наибожайший бог —
Бог музыки — в его вселился opus,

Где все и вся почти из ничего,
Где все объемны промельки его,
Как на оси вращающийся глобус!

1926

Фет Афанасий Афанасьевич

ШОПЕНУ

Ты мелькнула, ты предстала,
Снова сердце задрожало,
Под чарующие звуки
То же счастье, те же муки,
Слышу трепетные руки -
Ты еще со мной!

Час блаженный, час печальный,
Час последний, час прощальный,
Те же легкие одежды,
Ты стоишь, склоняя вежды, -
И не нужно мне надежды:
Этот час - он мой!

Ты руки моей коснулась,
Разом сердце встрепенулось;
Не туда, в то горе злое,
Я несусь в мое былое, -
Я на всё, на всё иное
Отпылал, потух!

Этой песне чудотворной
Так покорен мир упорный;
Пусть же сердце, полно муки,
Торжествует час разлуки,
И когда загаснут звуки -
Разорвется вдруг!

1882

Не в курсе, чьё...

Баллада Ф. Шопена №3

Как надоел разумный бред
И голос труб, гудящих гулко,
Довольно - за Шопеном вслед
Пора умчаться на прогулку.

Но не взлететь ввысь без любви,
Она одна имеет крылья...
- Тук-тук, тук-тук, открой, свои,
Давай вдвоём парить над пылью!

Есть столько бесподобных мест
В пространстве вечном для полётов,
Ты лучшая из всех невест,
Я это знаю без расчетов.

На все особенности дня
Смотреть своими дай очами,
Взгляни на мир через меня -
И не раскаемся ночами!

Сближает души высота,
И постоянству сердце радо,
Не пресыщает простота,
И даже слов уже не надо.

Ещё один последний взлёт -
И в двух аккордах приземленье,
И взгляд вновь холоден как лёд,
Прошло прекрасное мгновенье.

Юрий Цыганков

... звучит Шопен. Под ветра завыванье
родного края черепица крыш
привидится, и тихо загрустишь.
У каждого свой крест, своё прощанье.

... а Горовиц играет. И судьба
невыразимо сладко травит душу
в руинах прошлого. Немного трушу
грядущего, но и хочу туда.

... слегка дрожит оконное стекло.
Его знобит в преддверьи снегопада.
А дома просто сказочно тепло,
и свежий хлеб, и запах шоколада,

звучит Шопен... Не так уж много надо.
Родного края черепицу крыш
увидеть... И судьбу благословишь.
У каждого свой крест, своя отрада.

(02.2006)

Опять не знаю автора

Тонкими пальцами звуки Шопена

Тонкими пальцами звуки Шопена
Кто-то для Вас извлекает из клавиш.
И кто-то смотрит на Вас затаенно
Через свечи огонек в полумраке.

Звуки плывут и как белой вуалью
Вас укрывают. В душе безмятежность.
Времени бег пусть замедлится в сердце,
Пусть сокровенное кто-то расскажет.

Жизнь - это только эскиз, предисловье,
Кадр цветной не доснятого фильма.
Вас угощают вином и соблазном -
Вы вспоминаете звуки ноктюрна.

Свечи погашены, сыграны роли.
Сердце в забвении … Лишь вспоминается:
Кто-то для Вас извлекает из клавиш
Тонкими пальцами звуки Шопена.

Анна Ахматова
Поэма без героя
Триптих(1940-1962)

Посвящение
27 декабря 1940
.....................................
... а так как мне бумаги не хватило,
Я на твоём пишу черноввике.
И вот чужое слово проступает
И, как тогда снежинка на рука,
Доверчиво и без упрёка тает.
И темные ресницы Антиноя
Вдруг поднялось- и там зелёный дым,
И ветерком повеяло родным...
Не море ли?
Нет, это только хвоя
Могильная, и в накипанье пен
Все ближе, ближе...
Marche funebre...
Шопен...
Ночь
Фонтанный Дом

Циприан Норвид
ФОРТЕПИАНО ШОПЕНА
______________________________________________________________
Наверное самое известное стихотворение о Шопене. Польский поэт встречался с композитором незадолго до смерти Шопена.
В тексте упоминается о военных действиях в Варшаве в 1863 году, когда по легенде фортепиано, на котором играл Шопен выбросили через окно на мостовую.
К юбилею этого события власти планировали его повторить. Оказалось, что копия шопеновского рояля не умещается в оконный проем.
Выбрасывали ли рояль Шопена, или это придумал поэт?
Многие поляки верят в эту легенду.
______________________________________________________________

Циприан Норвид
ФОРТЕПИАНО ШОПЕНА

1
Я был у тебя в предпосленние дни
Недостижимого нити тончанья -
Полней, чем преданье,
Бледней, чем светанье...
И тихо рождению шепчет скончанье:
"Тебя не прерву я - нет! -
Повремени".

2
Я был у тебя в предпоследние дни,
Когда стал подобен - мгновенье, мгновенье!-
Той лире, которую бросил Орфей,
Где песнь ратоборствует с силой паденья,
И струнны четыре - с невнятностью всей,
Столкнувшись,
Попарно-попарно
Звенят, угасая :
"Не начал ли он
Отыскивать тон?
А может он - тот, кто играет, бросая?"

3
Я был у тебя эти дни, Фредерик!
И руки твои - с белизною скульптуры
Восторг и захват, вдозновенье и шик,
И это касанье, как перья сквозное,
Мешались в глазах с костяной белизною
Клавиатуры...
Ты словно возник из мраморной глыбы,
Но незавершенно,
Как будто бы лона
Не тронул
Резец
Гения - вечного Пигмалиона.

4
В том, что играл, что звучало,
И будет звучать еше лучше,
Преображенное эхом, иное,
Чем в этот день, когда белой рукою
Благословлял ты созвучья,-
В том, что играл ты - был тон и совершенство Перикла,
Словно невинность античных времен
В домике сельском возникла,
И прошептала, чуть дверь отворилась:
"Я в небесах возродилась
Вот уже арфою стали врата,
Лентой - дорога,
Просфорой колос пророс на просторе
Это уже разверзает уста
Эммануил на Фаворе".

5
И была в этом Польша сиянья
Радуг восторга, взнесенных
Ко всесовершенству деянья -
Польша колесников преображенных!
Это была
Злато-пчела!
(Я это слышал на грани сознанья)

7
И вот уже кончилась песнь, - ты уже не играешь
Слышно только подобие детского спора, -
Нет - еще препирательство клавиш,
Когда песнь прерывают
По восьми и по пять:
"Начал ли он играть?
Или нас отвергает?"

8
О ты,- которое - профиль Любви,
Дополнение, сверхсодержанье
Стиль именуешся ты меж людьми,
Ибо песнь образуешь, и в камне сановишся гранью.
Ты в истории - эра, когда ее круг
На подьеме взмывает до звезд
Ты прозываешся Буква и Дух
И "Consummatum est"
О ты, - совершенное, сверхпроявленье,
И где, и каков он, твой знак?
В ком он? В Фидии или в Шопене?
В Эсхиловой сцене?
Не хватает тебя!.. И всегда оно так!
И такая нехватка на мире - пятно.
Дополнение?.. Страждет!
И начать оно жаждет,
И залог зачинанья желает оставить оно!
Колос? Он вызрел кометой златой.
Он под ветрами склонился покорно.
Тронь - и посыплются зерна,
И само совершенство посеет и щедрой рукой.

8
Погляди, Фредерик, вон Варшава,
Видишь - над нею пылает звезда
Ярко, кроваво.
Видишь - костел и орган?
Образ родного гнезда.
Зданья, как будто презанья живые,
Древние, как Посполитая Речь.
Площади глухи, темны мостовые.
В облаке - Зыгмундов меч.
Глянь, по проулкам рядяами
Скачут кавказские кони...
Ласточки над водами
Вются перед полками
Сотнями, сотнями.
Зданье в огне
Выбилось пламя и вспыхнуло рядом.

9
Глянь, подгоняют к стене
Траурных вдов подгоняют прикладом.
В месиве дыма, огня и тумана
Через колонны балкона
Как катафалк похоронный
Рухнуло. Рухнуло... Фортепиано.

10
То, что прослаивило Польшу сиянья
Радуг восторга, взнесенных
Ко всесовершенству деянья,
Польшу Колесников преображенных
Рухнуло вдруг и лежит без дыханья.
Вот она - светлая мысль человека,
Та, что растерзана злобой людскою...
Так оно было от века
С тем, кто лишает сна и покоя.
Вот, словно тело Орфея
Фурий терзает семя
Воют: - Не я!- сатанея!
Каждая воет: - не я!

*
Кто же? Не ты ли?.. Не я ли?
"Внук, веселись! - судным гласом поем мы с тобой...-
Камни глухие, и те застонали
Идеал коснулся мостовой".

Б. Пастернак. Баллада.(Нейгаузу)

Дрожат гаражи автобазы,
Нет- нет, как кость, взблеснет костел.
Над парком падают топазы,
Слепых зарниц бурлит котел.
В саду - табак, на тротуаре -
Толпа, в толпе - гуденье пчел,
Разрывы туч, обрывки арий,
Недвижный Днепр, ночной Подол.

"Пришел",- летит от вяза к вязу,
И вдруг становится тяжел
Как бы достигший высшей фазы
Бессонный запах метиол.
"Пришел",- летит от пары к паре,
"Пришел",- стволу лепечет ствол.
Потоп зарниц, гроза в разгаре,
Недвижный Днепр, ночной Подол.

Удар, другой, пассаж,- и сразу
В шаров молочный ореол
Шопена траурная фраза
Вплывает, как больной орел.
Под ним - угар араукарий,
Но глух, как будто что обрел,
Обрывы донизу обшаря,
Недвижный Днепр, ночной Подол.

Полет орла как ход рассказа.
В нем все соблазны южных смол
И все молитвы и экстазы
За сильный и за слабый пол.
Полет - сказанье об Икаре.
Но тихо с круч ползет подзол,
И глух, как каторжник на Каре,
Недвижный Днепр, ночной Подол.

Вам в дар баллада эта, Гарри.
Воображенья произвол
Не тронул строк о вашм даре:
Я видел все, что в них привел.
Запомню и не разбазарю:
Метель полночных метиол.
Концерт и парк на крутояре.
Недвижный Днепр, ночной Подол.
1930

Marcel Proust
(1871-1922)
Chopin
Chopin, mer de soupirs, de larmes, de sanglots,
Qu'un vol de papillons sans se poser traverse
Jouant sur la tristesse ou dansant sur les flots.
Rеve, aime, souffre, crie, apaise, charme ou berce.
Toujours tu fais courir entre chaque douleur
L'oubli vertigineux et doux de ton caprice
Comme les papillons volent de fleur en fleur
De ton chagrin alors ta joie est la complice:
L'ardeur du tourbillon accroit la soif des pleurs.
De la lune et des eaux pales et doux camarades
Prince du desespoir ou grand seigneur trahi,
Tu t'exaltes encore, plus beau d'etre pali
Du soleil inondant ta chambre de malade
Qui pleure а lui sourire et souffre de le voir?
Sourire du regret et larmes de l'Espoir!

Марсель Пруст
Шопен
(перевод Нат.Корди)

Шопен, ты словно море выплаканных слёз,
Круженье, виражи и игры над волной
Воздушных бабочек, стремительных стрекоз.
Мечтай, люби, чаруй, баюкай, успокой.

Мятежный страстный звук внезапно оборвёт
Поток страданий – твой немыслимый каприз,
Так бабочка легко исполнит перелёт
С фиалки скромной на причудливый нарцисс,
Но пламенный восторг всё ж полон горьких нот.

Вода озёрная и бледный лунный свет
Твой благородный лик оправили в печаль,
Но на рассвете вновь ты призываешь даль,
И солнце разольётся радостно в ответ.

Оно сквозь слёзы улыбается как прежде,
Даруя светлый луч утраченной Надежде!

1896/2007

И. СЕВЕРЯНИН

ЭТО БЫЛО У МОРЯ

Поэма-миньонет

Это было у моря, где ажурная пена,
Где встречается редко городской экипаж...
Королева играла - в башне замка - Шопена,
И, внимая Шопену, полюбил ее паж.

Было все очень просто, было все очень мило:
Королева просила перерезать гранат,
И дала половину, и пажа истомила,
И пажа полюбила, вся в мотивах сонат.

А потом отдавалась, отдавалась грозово,
До восхода рабыней проспала госпожа...
Это было у моря, где волна бирюзова,
Где ажурная пена и соната пажа.

М. Рыльский:

…Стоит в Варшаве церковь. Там стена
Скрывает человечество святыню –
Шопена сердце. Тишина полна
Биеньем сердца этого доныне.

Максим Рильський
"Серце Шопена"

Є церква у Варшаві - там стіна
Ховає Польщі й Людськості святиню -
Шопена Серце. Голосно луна
Своїм биттям те серце і донині.

Вони нам залишилися навік -
Ті чорні візерунки нотних знаків
Коли торкався клавіш Фредерік -
То сам Міцкевич, сам Міцкевич плакав.

В Парижіі й на Майорці голубій
Одним він жив могутнім пориванням
І з Польщі змученої вітровій
Схилявся над його дрібним писанням.

Мазурки й полонези, та ж вони -
Народу голос, що живе і творить
Із цегли, із церковної стіни
Шопена серце з нашими говорить.

Татьяна Герасимова



Мой благодарный слушатель , ты тут...
Я чувствую...И я играю снова !
Пусть звуки те скорее путь найдут
К душе , что жаждет , требует такого -
С Шопеном вместе сопереживать ,
Услышать эхо неземных мелодий...
Ведь музыка не может не сближать!
Как чуткий друг , всегда слова находит,
Когда темно в душе - невмоготу...
Или любовью вся душа сияет.
Мой благодарный слушатель,ты тут -
Поёт рояль...Шопена дух витает...


...

Взяла с какого-то форума поэтов, наверно, меня засудят за нарушение авторских прав...

Автор: Татьяна Герасимова

Я свет приглушила , к роялю присела -
Услышала зов его тихий , как стон.

Вот нежно его чёрно-белое тело
Я пальцами трогаю...Чувствует он ,
Как первые звуки баллады g-moll-ной ,
Рождённой Шопеном из грёз и тоски ,
Поплыли , запели , заплакали болью -
Мелодий любви появились ростки
И стали расти , всё кругом затмевая,
Всё больше и больше...И вот уж волна
Меня накрывает , в себе растворяя ,
То вскинет на гребень , то сбросит до дна.
И снова вдруг стихнет , звуча безотрадно.
Но всё в напряженьи...Вновь буря грядёт!
И мощным потоком,гремящим накатом,
Круша все надежды , с собой унесёт .

Мой друг , мой рояль , ты меня понимаешь-
Тебе отдаюсь так неистово я!
Любимый , меня ты , конечно , прощаешь?
Играю Шопена......Его!..
И – твоя!

остальные (другого автора) уж не буду выкладывать, почитать можете здесь:
http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/44027/

http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/249/
http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/27393/
http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/43559/

Подскажите ,пожалуйста, интересную книгу о Шопене

Когда я слушаю мелодии Шопена сердце переполняет радость, душа поет мелодию рояля внимая каждой ноте в унисон волнующая душу нежность исходит с каждым клавиши касанием, вот слышу новый я аккорд, затем крещендо и пассаж и сердце замирает. И где то там из далека в волнующей педальной дымке, я слышу романтичный перезвон мордента и нежный блеск диминуэндо, лиричный и печальный минорный переход и вновь душа поет мелодию рояля внимая каждой ноте в унисон

Книги о Шопене:Шопен, Ф.М. Оржеховская, старая книга в сереневом переплёте, очень хорошая повесть обо всей его жизни

Спасибо, именно эту и читаю